"Переигравшая всего Баха"

Биография

Пупкова Е.Г.Уникальная пианистка, заслуженная артистка Республики Башкортостан Евгения Григорьевна Пупкова, вошедшая в историю российского музыкального искусства ХХ века как третий человек, сыгравший почти всего великого Баха, пианистка, в течение нескольких десятилетий пропагандировавшая в нашей стране не только классиков, но также музыку современных композиторов-авангардистов.

Одна из крупнейших современных исполнительниц музыки Баха, а также Моцарта, Гайдна, некоторых романтиков и в необъятном диапазоне сочинения современных композиторов — от Булеза и Буцко до Уствольской и Хиндемита (40 уникальных программ).

Чтобы узнать больше о Е.Г. Пупковой скачайте книгу Алексея Кондратьева «Одна лишь музыка…»


Скачать книгу..

Родители и родственники.

Детские годы сестер.

Мать Эмилии и Евгении, Клавдия Григорьевна Лобова, родилась в 1908 году в с. Кушнаренково, в семье сына управляющего имением известного в округе помещика Грибушина. Григорий женился на местной красавице Ожигановой Анне Александровне. Вел праздную жизнь. Супруги то расходились, то сходились. Наконец, промотав отцовское состояние, куда-то исчез, оставив жене малолетних детей — Клавдию и Аркадия. Несмотря на тяжелые условия жизни, Анна Александровна дала дочери по тогдашнему времени хорошее образование. Клавдия Григорьевна среднее педагогическое образование получила в Благовещенске и стала учительницей начальных классов. Вышла замуж за жителя Уфы Павла Александровича Баталова.

В связи с тем, что Клавдия Григорьевна родилась с больным сердцем, ей врачами было категорически запрещено иметь детей, но она с большим риском заимела двух дочерей, Милю и Женю, родившихся в 1932 и 1938 годах.

Видимо, Клавдия Григорьевна была оптимисткой. Это помогло ей, имея больное сердце, прожить до пенсионного возраста, до 55 лет. А горя и переживаний в жизни было много. Так, дочь Миля уже в годовалом возрасте чуть было не умерла от кори, осложненной пневмонией. Семейная жизнь внезапно прервалась, когда муж Павел Александрович скончался в 28 лет от пневмонии, оставив горячо любимую жену с ребенком полутора лет.

В те годы с Клавдией Григорьевной жили ее мать Анна Александровна и брат Аркадий. Бабушка Мили взяла на себя заботу о внучке и вела домашнее хозяйство.

Как все ее подруги, Миля очень хотела иметь отца, и она нашла его.

По смутным детским воспоминаниям и рассказам матери, она восстановила в памяти тот счастливый день.

…Девочка бегала около магазина и собирала красивые бумажные фантики от конфет. Она очень любила их содержимое, но доставались они ей лишь по праздникам или в дни получки матери. Собранные конфетные обертки сортировала, одинаковые из них меняла у девочек на какие-либо игрушки или же фантики, которых у нее не было. Вдруг Миля заметила, как высокий красивый мужчина пристально смотрит на нее. «Девочка, что тут делаешь? Почему ты одна?», — спросил он. «Играю», — был краткий ответ. «А где ты живешь?» — последовал следующий вопрос. «А тут, близко», — показала девочка своим взглядом в сторону небольшого двухэтажного дома, так как у нее обе руки были заняты. Еще несколько вопросов, — и мужчина узнал, что Миля живет с матерью и бабушкой, отца нет. Мужчина был поражен красотой девочки и ее хорошо поставленной речью, не характерной для детей такого возраста. Затем он узнал, что мать учительница, работает в школе. «Вот оно что», — нашел он ответ о ее рассудительности. Мужчина решил, что у такой девочки и мать, видимо, недурна собой. Узнав, что мать скоро придет с работы, он попросил девочку познакомить его с матерью. Тут девочка задумалась, очень внимательно посмотрела на мужчину и спросила: «А ты будешь моим папой?» После такого неожиданного вопроса девочки мужчина также задумался и твердо ответил: «Если твоя мать и бабушка не будут против, то соглашусь быть твоим папой».

Григорий Андреевич Пупков был не из местных. Родился он в Зауралье, в Шадринском районе в многодетной трудовой крестьянской семье. Родителей раскулачили и всю семью отправили в Анже- ро-Судженск, недалеко от Томска. Еще в начале пути Григорий решил сбежать. Он прыгнул в реку Тобол и чуть не утонул. Милиционеры вытащили его, еле живого. В холодной воде он сильно застудил уши, получил воспаление, плохо слышал, поэтому его не призвали в армию. На новом месте, живя с родителями, работал бухгалтером. Несмотря на слабый слух, научился играть на баяне.

В Уфе Григорий оказался случайно. Съездил в дом отдыха в Сухуми. Однако, хотя и был счетным работником, не рассчитал свои финансовые возможности, и ему пришлось прервать путешествие в Уфе, чтобы заработать на обратный путь. Здесь он не только устроился на временную работу, но также нашел свое семейное счастье. 21 января 1938 года родилась Женя (Евгения).

Вспоминает Эмилия Павловна: «Мне было 5 лет. Хорошо помню, как принесли ее из роддома и положили поперек большой кровати. Собралась вся семья. Начались споры, на кого же она похожа. В конце концов пришли к выводу: ни на кого. Мне она показалась некрасивой: очень широкий нос, красное сморщенное личико. Взрослее, она хорошела, оставаясь своеобразной по внешности и характеру, не похожей ни на кого из близких. Глаза карие, а у родителей — светлые. В возрасте одного года она уже бегала: маленькая, крепенькая, очень шустрая и озорная. Жить стало веселее. Стесненные жизненные условия преодолевались любовью и согласием в семье».

Жили в Черниковке, в 30-м квартале, на первом этаже двухэтажного дома. Учительница начальных классов семилетки, бухгалтер при столовой и двое их дочерей занимали одну из комнат двухкомнатной квартиры. Осенью Эмилия пошла в школу. Чтобы ухаживать за малолетней Женей (яслей не было), приехала бабушка. Так что в небольшой комнате стали жить с четырьмя фамилиями: Пупковы — Григорий Андреевич и Женя, мать — Лобова Клавдия Григорьевна, старшая ее дочь Баталова Эмилия Павловна и бабушка Ожиганова Анна Александровна.

Женя в три года заболела дифтерией. Врачи настаивали на отправке ее в больницу. Пришла «Скорая помощь» — лошадь с са- ними. Родители поехали с Женей, а Миля с бабушкой горько плакали им вслед. Смотрят, — через некоторое время все возвращаются обратно. — Ребенка до больницы не довезли: отец решил вернуться домой. Все были рады этому, хотя риск был велик.

Эмилия Павловна вспоминает: «Помню, Женя лежала посреди комнаты в постели, устроенной в корыте на табуретках. Она была в очень тяжелом состоянии, даже шевелить ее было запрещено. А она, маленькая, просилась «на ручки». Бабушка не выдерживала: брала ее и носила по комнате. Однажды в этот момент пришла лечащая врач, отругала ее, говоря, что сердце у Жени «висит на ниточке».

Женя долго была в критическом состоянии и, вопреки приговору врачей, чудом выжила. Но остались на всю жизнь осложнения на сердце, глаза и уши.

Семья Ожигановых. жившая в Кушнаренково, была многодетной, дружной и трудолюбивой. В ней было пять сыновей и две дочери, не считая умерших в младенчестве. Отец Александр был плотником и печником, мать — Мария Алексеевна, вела домашнее хозяйство, занималась детьми. Два сына погибли в гражданскую войну, Александр Александрович получил тяжелое ранение. До глубокой старости дожили четверо: мать и дети Анна, Александр и Александра. На протяжении всей жизни между ними были теплые, дружественные отношения и постоянное общение.

После революции молодежь принимала активное участие при установлении в селе советской власти.

Ожигановы обладали разносторонними талантами. Имели хорошие голоса, артистичность, сами научились и играли на гитаре и балалайке. Бог наградил их безупречным слухом. Они организовали на селе художественную самодеятельность — хоровой и драматический кружки. В сельском клубе устраивались концерты, ставились спектакли. Роли в пьесах исполняли все Ожигановы, включая совсем юных Клавдию и Владимира, умершего в молодые годы.

Центром «семейной вселенной» Ожигановых многие годы был Александр Александрович — дядюшка Саня, как любовно все сю называли. Родственники, как планеты, вращались вокруг него, то приближаясь, то удаляясь, и он, как солнышко, согревал всех своим теплом, вниманием, заботой. При необходимости оказывал и материальную помощь.

Александр Александрович познакомился со своей будущей женой в Кушнаренково. Встретились, полюбили друг друга, но не гала между ними, казалось, непреодолимая в то время прегради — он был комсомольским активистом, она — дочерью попа. Однако любовь оказалась сильнее осуждения «общественности» и предрассудков. Евгения, как «полагалось» поступать в те годы, порвала отношения со своей семьей и была принята в большую дружную семью Ожигановых. Обладавшая артистическими талантами, она также принимала активное участие в самодеятельности: играла в пьесах, пела.

Евгения Николаевна, к тому же, была замечательной рукодельницей. Все свободное время занималась любимым делом — вышивала гладью или крестиком, плела кружева на коклюшках, вязала крючком, делала филе. Шторы, скатерти, салфетки — все в квартире было сделано ее руками. Крестиком вышивала картины, коврики. Верх совершенства — большой ковёр во всю стену с огромными цветами, сплошь вышитый крестиком, так что не было видно основы — материала.

Все родственники восхищались сделанными ею вещами и больше всех — он, муж.

Прожили супруги вместе с молодых лет до старости в любви, согласии, уважении друг к другу. Своих детей у них не было, но жили они в постоянном окружении племянниц, племянников; всегда у них кто-то жил, гостил, но хозяева оставались неизменно приветливыми, радушными, гостеприимными, заботливыми.

Александр Александрович с довоенных лет и до самой пенсии занимал должность управляющего Госбанком в Черниковке.

Честный и принципиальный, убежденный коммунист, он пользовался неизменным уважением коллектива, доверием властей, оставаясь при этом очень скромным и справедливым человеком.

В довоенные и военные годы он с женой Евгенией Николаевной и матерью жил в одной комнате в квартире на несколько семей в «Инорсе». Между жильцами установились дружественные, доброжелательные отношения. В трудные военные годы во все комнаты были подселены работники моторостроительного завода, эвакуированного из Рыбинска. К Ожигановым вселили двух молодых парней. За ширмой для них поставили кровать и тумбочку. Из них позже остался один Степан. За годы совместной жизни семья привязалась к скромному молодому человеку и относилась к нему по-родственному с заботой, уважением.

В послевоенные годы Ожигановы получили двухкомнатную квартиру на втором этаже четырехэтажного дома рядом с кинотеатром «Ударник».

Александр Александрович, согласно занимаемой должности, имел личный транспорт — двухместную коляску (тарантас) с лошадкой и кучером. Через несколько лет Госбанк перевели на ул. Ульяновых, а Ожигановым дали двухкомнатную квартиру на втором этаже по ул. Калинина, так что необходимость в личном (государственном!) транспорте отпала.

Вспоминает Эмилия Павловна: «В каждой из квартир дяди Сани была перенаселенность за счет живших у них родственников. Кроме матери и сестры Анны Александровны здесь находили приют племянники Надя и Толя во время учебы в Уфе, а с 1949 года и мы с мамой. Женя уехала в Москву, отец в Новокузнецк. На каникулы Женя приезжала сюда, к дяде Сане и тете Жене. Аркадий, брат мамы, почти ежегодно приезжал в гости к матери — тоже к ним, один или с семьей. Хозяева квартиры всех радушно встречали и принимали.

В дни приезда из Кушнаренково сестры Александры Александровны с мужем Николаем Федоровичем Кожевниковым наступал настоящий праздник: собирался семейный хор в полном составе, и такое начиналось! У всех были замечательные голоса: у дяди Сани бис, у тети Жени и мамы сопрано (мама пела вторым голосом), у тети Шуры — контральто, у дяди Коли — тенор, у Нади и у меня тоже сопрано. Пели, как говорят, а капелла — без музыкального сопровождения, в основном старинные песни: «Вечерний звон», «Ванька — ключник», «Чайка», «Хазбулат удалой», «Стенька Разин», «Бродяга» и другие».

Миля с Женей слушали это прекрасное исполнение песен с детских лет и, можно сказать, их учителями пения стали именно они, близкие родственники.

Далее Эмилия Павловна продолжает: «Жившие в Кушнарен- ково тетя Шура и дядя Коля, их дети Надя и Толя, тоже были очень гостеприимными, и каждое лето к ним съезжалось на отдых много народу: дядя Саня с женой, мы с мамой, Аркадий, наша бабушка. Я же гостила у них постоянно, иногда все лето. Их небольшой дом еле вмещал многочисленных гостей, спали на полу, но жили очень весело, дружно, с музыкой, песнями, с шут- ками-прибаутками. Днем ходили на реку Белую, загорали, купались. Поднимались на гору за селом. Места эти, связанные с молодыми годами, были памятны и дороги всем Ожигановым. Там же, на горе, была расположена плодово-ягодная опытная станция, где JI.H. Стреляева (1902-1987) трудилась над выведением новых сортов винограда с коротким вегетационным периодом для суровых климатических условий в северных районах европейской части СССР, за что в 1951 году была удостоена Сталинской премии».

Александра Александровна, энергичная, активная, передовая женщина, постоянно вела семейный дневник, в который вносила все текущие события каждого дня. Несколько лет она писала историю рода Ожигановых и села Кушнаренково. При этом наказывала своим внукам сберечь эти записи в будущем, настолько они были важны.

Александра Александровна умерла в возрасте 94 лет, п многолетний, монументальный и бесценный для потомков ее труд исчез, пропал… Таким образом, нам неизвестно многое из истории рода Ожигановых.

В июне 1941 года началась война. В квартиру, где жили Пупковы, подселили мать военнослужащего, ушедшего на фронт. Она стала жить на общей кухне. Пупковым и их соседям пришлось сложить печи в своих комнатах. Так и жили…

Любая война — бедствие: гибель людей и слезы… Большое горе пришло и в семью Ожигановых: получили извещение о гибели Аркадия. Что пережили Клавдия Григорьевна, бабушка Анна Александровна, да и все родные, трудно передать словами… Но бывают же чудеса на свете: Аркадий остался живым!

Раненным он попал в плен к немцам и находился в лагере для военнопленных. Это узнали только после войны! Он прислал письмо, которое, как и «похоронку», бабушке боялись показать сразу, а сообщили только после предварительной подготовки. За то, что попал в плен и выжрабо татьил, Аркадий был отправлен в Магадан на 10 лет без права выезда.

В Магадане Аркадий приобрел профессию топографа и колесил по тайге с геологической партией. Порядочный, честный, справедливый, он пользовался уважением и доверием всех, с кем приходилось работать. Там же он и женился. С женой, Евдокией Ивановной, геологом по образованию, работали в тайге, часто жили в палатках. Аркадий стал заядлым опытным охотником и рыболовом. Постепенно обзавелись хозяйством, заимели дочь Марину и сына Николая.

В родные края он с семьей вернулся через 10 лет, и наконец- то состоялась долгожданная встреча с родными! Мать, проводившая сына на службу в армию еще до войны, встретила его 36- летним и совершенно седым.

Надо было где-то жить, работать, поэтому они, погостив у родных, уехали в Свердловскую область в поселок, где жили родители Евдокии Ивановны. Устроились работать по специальности. Позже переехали в пос. Старая Сама, взяли к себе мать, Анну Александровну.

Эмилия ездила к ним в гости каждый год, иногда с Женей. Все были очень рады их приезду, окружали заботой, вниманием и любовью. Аркаша тоже нередко один или с другими членами семьи приезжал в Уфу и Кушнаренково.

Старая Сама — рабочий поселок, там в основном частные дома, кругом прекрасные хвойные леса с грибами, ягодами. Было очень интересно жить в поселке приезжим городским жителям. Иногда выезжали на мотоциклах всей большой семьей к реке Сосьва, разводили костер, варили уху из пойманной рыбы, пекли картошку, — красота!

Днем Эмилия занималась домашними делами, помогала Марине, а Женя уютно располагалась в каком-нибудь уголке огромного двора, загорала, дышала ароматным хвойным воздухом с небольшой примесью запаха навоза и читала до наступления темноты, Устав от отдыха и долгого сидения на одном месте, делала разминку: быстрым шагом ходила по улицам, привлекая внимание жителей своим необычным поведением. Конечно, все там ее уже знали и благожелательно, приветливо относились к ней.

К великому сожалению, всему и всем когда-то приходит печальный конец. Ушли из жизни бабушка (в 1981 году), Евдокия Ивановна (1987) и дядюшка Аркаша (1998). Остались жить в Са- мс их дети, внуки, правнуки. Жизнь продолжается…

В Черниковке кругом шло строительство жилых домов. Как вспоминает Эмилия Павловна, она с соседскими девочками ходила на стройки и собирала щепки за плотниками. Щепки, как уголь и дрова, нужны были для топки печей. Вечером для освещения комнат использовали керосиновые коптилки, так как не хватало электроэнергии, поэтому ни лампочки, ни электроплитки не действовали.

Юные музыканты.

Григорий Андреевич еще до войны имел собственный баян.Однако он не знал нотной грамоты и музыку к песням подбирал по слуху. Очень любил их. В свободные часы играл на баяне и пел русские народные песни. Нередко ему подпевала жена, Клавдия Григорьевна, также имевшая музыкальный талант.

В последние годы войны в летние и теплые осенние месяцы после рабочего дня Григорий Андреевич выходил на крыльцо и играл на баяне. Собирался народ, в основном, были девушки. Просили исполнить танцевальную музыку. Миле и Жене нравилась такая музыка — танго и вальсы. Женя, сидя рядом с отцом, раскачивалась из стороны в сторону всем телом в такт музыке.

Будучи уже взрослой, Женя вспоминала: «Я помню себя с аккордеоном в руках. Мне было тогда шесть лет. Не знала нот и играла по слуху песни, а позже по нотам — различные вальсы, танго, фокстроты и попурри на разные темы. У меня был сильный высокий голос, я пела и под собственный аккомпанемент, и под аккомпанемент отца. Три года подряд (первые послевоенные годы) мы всей семьей летом разъезжали по разным районам Башкирии с концертами, где я и пела, и танцевала, и играла на аккордеоне. В те далекие годы были только патефоны, и люди не были избалованы музыкой. После концерта по просьбе многих слушателей мы с папой по очереди играли для танцующих. У меня репертуар был богаче, чем у папы, поэтому играла больше и очень уставала».

Родители решили обучать детей музыке и пению. Мать стала водить их к учительнице — пианистке. Девочки выучили ноты. Учительница как-то сказала Клавдии Григорьевне, что Эмилия очень талантлива и у нее идеальный слух. Однако к ней Миля ходила недолго, а шестилетняя Женя продолжала брать уроки. Недалеко от дома, в одном из бараков, находился клуб «Строитель». Там было хорошее пианино. Сестры стали ходить в клуб и играть на этом инструменте.

Убедившись в музыкальных способностях дочерей, Григорий Андреевич купил прекрасный трофейный немецкий аккордеон «Хохнер» и стал обучать их технике игры на нем: правильно раздвигать меха, игре левой рукой басовых партий. Радовался, что дочери мелодию новых песен подбирают не только по слуху, но, п отличие от него, разучивают по нотам. Знание техники игры на пианино помогло обеим достаточно быстро освоить игру на аккордеоне. Разучивали прежде всего вальсы и песни. Одним из первых творческих достижений девочек был вальс — дуэт Эдвина и Сильвы из оперетты Кальмана. Баянист Виктор Иванович Тарусов писал для них ноты на две партии — для двух аккордеонов. Миле был куплен итальянский аккордеон, а Женя имела уже маленький аккордеончик. При такой «экипировке» был бы грех не выступать перед зрителями. Все трое стали принимать участие в художественной самодеятельности клуба «Строитель».

Эмилия Павловна вспоминает: «Недалеко от станции Черни- ковка находился лагерь немецких военнопленных. Говорили, что их скоро отправят домой. Отец познакомился с некоторыми из немцев и стал приглашать их к нам играть на аккордеоне. Мать угощала их тем, что было в семье. Запомнились некоторые из них: Хорст Вебер и невысокого роста Курт. Третий был с кудрявыми волосами. Говорили, что он — партийный руководитель. Все они были прекрасными аккордеонистами».

Однажды Григория Андреевича немцы пригласили в лагерный клуб на свой концерт. Даже предложили взять с собой жену и обеих дочерей. И если дочери согласятся, то дадут им возможность выступить с двумя — тремя музыкальными номерами.

… Подошли к воротам лагеря. С встречающими прошли через охраняемые ворота. Наши герои были изумлены: дорожки посыпаны песком, пестрели цветы на клумбах.

Концерт начали с выступления малолетних гостей. Вначале Миля и Женя на двух своих аккордеонах исполнили вальс из оперетты Кальмана. Затем вальс «Над волнами» и мелодию песни «Казаки, казаки, едут, едут по Берлину наши казаки». Не известно, догадались ли слушатели, о чем поется в этой песне.

После Мили и Жени выступали сами хозяева — играли и пели. Артисты были в белых элегантных самодельных костюмах, сшитых из дешевой ткани. Зрители, сильно возбужденные, обняв друг друга за плечи, раскачивались в такт музыке и после каждого номера вместо аплодисментов в знак одобрения кричали: «А — а- а!», что наших очень удивило.

На концертах сестры часто исполняли песню «Грустные ивы», играя одновременно на двух аккордеонах. Им самим и зрителям очень нравилась эта мелодичная песня о начале войны:

«Грустные ивы склонились к пруду,

Месяц плывет над водой.

Там, на границе, стоял на посту

Ночью боец молодой».

Вскоре под аккомпанемент отца сестры стали петь вдвоем или поодиночке. Звонкоголосая Женя стала петь, аккомпанируя себе. Когда надо было, она могла и сплясать. Никогда не отказывалась исполнять два или даже три раза очередную песню, полюбившуюся зрителям. А выступать перед ними приходилось часто. Вся семья в составе коллектива художественной самодеятельности при клубе «Строитель» выезжала с концертами по железной дороге в ближайшие населенные пункты. Причем приходилось ездить в основном в тамбурах вагонов. Принимали также активное участие в праздничных концертах в своем коллективе.

Эмилия Павловна вспоминает: «Мы старались как-то разнообразить наши выступления, чтобы интересно было зрителям. Так, придумали оригинальный номер исполнения песни дуэтом: пели и аккомпанировали себе вдвоем на одном большом аккордеоне. Я держала инструмент на коленях и играла левой рукой на басах. Женя же, пристроившись рядом на маленьком стульчике, исполняла партию для правой руки на клавиатуре. Таким образом мы исполняли несколько популярных песен, в том числе и «Грустные ивы». Зрители одобрительно воспринимали нашу затею и горячо аплодировали. Нас это радовало и поощряло на новые выдумки. Так, мы в сопровождении жениного аккордеона исполняли озорные частушки, услышанные от взрослых.

Начинала Женя (ей было всего 7-8 лет) первым голосом:

«Подружка моя,

На тебя надеюсь я:

С моим милым посиди,

Я пойду — оденуся».

Я продолжаю вторым голосом:

«Подружка моя,

Иди одевайся:

С твоим милым посижу,

Ты не обижайся».

После нескольких куплетов, представление заканчивается дуэтом:

«Подружка моя,

У нас миленький один.

Ты ревнуешь, я ревную,

Давай его продадим «.

После концертов молодежь обычно устраивала танцы. Тут больше всего доставалось отцу и его семи-восьмилетней дочери. Женя не смела отказывать большим тетям, да еще красиво одетым, когда они снова и снова просили сыграть им вальс или танго.

Следует здесь подчеркнуть роль матери в семейном квартете. Стоя за кулисами, она часто вторым нежным бархатным голосом очень удачно вписывалась в дуэт своих малолеток. А после концерта и танцев «удостаивалась» роли грузчика: она, с больным сердцем, замыкала семейную процессию, неся аккордеон Мили. Впереди, не спеша, шел Григорий Андреевич, неся на руках спящую Женю и ее аккордеон, за ним шагала усталая Миля с отцовским инструментом.

Нередко ночью немалое расстояние преодолевалось пешком до железнодорожной станции, а затем и до самого дома. Такой труд, включая детский, оплачивался руководством клуба «Строитель». Это был дополнительный заработок семьи в те трудные послевоенные годы, когда большинство населения голодало.

Жене было восемь лет, когда в семье узнали, что на Соцгороде есть детская музыкальная школа. Родители потеряли покой от настойчивых просьб дочери устроить ее в эту школу. Женина настойчивость победила, и родители сдались: мать повела ее в музыкальную школу. Женю приняли в первый класс на отделение фортепиано.

Музыкальная школа находилась тогда в двухкомнатной квартире на втором этаже жилого дома по ул. Берии (ныне угол улиц Мира и Кольцевой). Примечательно, что раньше в этом доме размещали репрессированных. Здесь ожидали своей участи эстрадная певица, заслуженная артистка РСФСР Лидия Русланова и замечательный эстрадный певец Вадим Козин.

В то время семья жила в небольшой однокомнатной квартире. От их дома до музыкальной школы было около трех километров. Естественно, встал вопрос, как будет маленькая девочка добираться туда, да к тому же она училась в общеобразовательной школе? Общественного транспорта в те годы почти не было, и люди на любые расстояния ходили пешком.

Первой учительницей Жени стала Нина Кирилловна Урманова (Салова) — замечательный педагог и человек. Она для Жени стала, что называется, второй матерью, верным другом и советчицей. Муж Нины Кирилловны, директор школы Павел Иванович и приемная их дочь Люба, тоже полюбили Женю, и она частенько оставалась у них ночевать после занятий в музыкальной школе, хотя сами Урмановы жили в неимоверной тесноте. Дело в том, что в одной из двух комнат музыкальной школы находились единственный в Уфе трофейный немецкий кабинетный рояль «Стенвейн», купленный Павлом Ивановичем на железнодорожном вокзале у проезжего генерала, и его собственная виолончель. Эта комната стала классом фортепиано и виолончели. В другой комнате квартиры размещался класс теории музыки. Теоретические предметы преподавала только что вернувшаяся с фронта Надежда Васильевна Беляева (позже Тетерюк). А на кухне — «аппарта- менты» семьи Урмановых. С такого коллектива преподавателей и с таких «производственных площадей» начинала свою жизнь прославленная Детская музыкальная школа №2, ставшая со временем Уфимской школой искусств, включающая три направления: музыку, изобразительное искусство и хореографию.

Славу школы всегда составляют ее воспитанники. Среди первых воспитанников Уфимской музыкальной школы была Евгения Пупкова. Жене с малых лет были присущи непреодолимое стремление к музыке и большое упорство. Занятий в музыкальной школе она не пропускала ни в коем случае и в любую погоду, дождь или мороз, отважно шагала в такую даль несмотря на попытки матери удержать ее дома.

Дома не было пианино, а Жене надо заниматься, — учить заданное. Она никогда, во все годы учебы, не признавала отметок ниже «пятерок» и получала их благодаря огромному трудолюбию и упорству. И что же было делать, где заниматься? Выход нашли. Миля садилась на стул, устраивала на коленях большой отцовский аккордеон, повернув клавиатурой к сестре, и растягивала меха, чтобы Женя могла играть на нем как на пианино. Такой труд Миле был тяжеловат, сама ведь еще девчонка, но чего не сделаешь ради любимой единственной сестры …

«Летом 1948 года мы всей семьей поехали на несколько дней к родственникам в Кушнаренково, планируя заодно выступление в местном клубе. В это же время там находился артист-любитель Геннадий Сиволапов, двадцати трех лет. Он предложил нам выступить вместе. Отец согласился и, как оказалось, не зря.

На концерте Геннадий исполнил несколько песен, в том числе Б. А. Мокроусова «Хороши весной в саду цветочки, еще лучше девушки весной», покорив при этом всех девушек в зале, поскольку имел к тому же приятные голос и внешность. Он еще и плясал, отбивая чечетку.

Мы, как всегда, играли на аккордеонах, пели, танцевали.

Концерт понравился зрителям, нам долю аплодировали. Затем состоялись танцы под нашу музыку.

Вскоре Геннадий приехал в Черниковку, жил недели три у нас и принимал активное участие в наших разъездах с концертами.

Однажды летом двоюродная сестра Ольга пригласила Милю и Женю погостить у них в Раевке. В те годы се отец Алексей Александрович Баталов работал там одним из руководителей района. Мать предложила дочерям взять с собой маленький аккордеон Жени и показать свое искусство родственникам, спеть им несколько песен.

Впечатлений у сестер от увиденного и услышанного в Раевке было много. Попав впервые на праздник сабантуя, проводимый после окончания весеннего сева, они были удивлены массовому участию в нем местного башкирского и татарского населения. Из ближних и дальних деревень собрались на берегу реки Демы люди всех возрастов. Они радовались встрече с родственниками и знакомыми. Здесь проводились различные национальные игры и спортивные соревнования. Сестрам особенно запомнились конные скачки, бои с мешками, шумные и веселые пляски и хороводы молодежи под тальянку. Родственники и знакомые Оли угощали девочек кумысом, вкусными блинчиками и пресными лепешками. Угощения и внимание особенно достались Жене, когда она на своем аккордеоне сыграла мелодию песни «Галиябану». Эмилия Павловна вспоминает, что эту мелодию они с Женей выучили самостоятельно и нередко исполняли со сцены. Услышав всем известную мелодию знаменитой песни Мирхайдара Файзи, вокруг Жени собрался народ, и ей пришлось аккомпанировать неожиданно возникшему хору, а затем дуэту одного высокого молодца и молодой красавицы-татарки. Пожилые женщины подходили к Жене, похлопывали по спине, гладили по головке и говорили: «Матур кыз, матур кыз…» (тат.: красивая, хорошая девочка…). Не то один из организаторов сабантуя, не то просто женщина-татарка вручила Жене красивый платочек с зелеными цветочками ручной работы.

Что касается кумыса, то в первые же дни Баталовы научили гостей пить его не менее трех раз в день. Говорили, что кумыс очень полезен, особенно девочкам их возраста.

Почти каждый день тетя Валя, жена Алексея Александровича, ходила с гостями на местный рынок и покупала на обед свежую рыбу. Ее подавали на обед в виде ухи, а также жаркого с картошкой и свежими яйцами. Такое жаркое с маслом или со сметаной для Мили и Жени, приехавших из города, было диковинкой.

Миле на всю жизнь запомнился один разговор с Алексеем Александровичем. Когда она спросила у него, почему наша фамилия пишется с одной буквой «т», а не с двумя, как она заметила в некоторых книгах, Баталов шутя ответил: «Когда наши предки ехали в Уфу из Казани, они в пути потеряли одну букву. Бывает и такое. Это рассказывал мне отец — Александр Пимахович… Мать нам говорила, что бабушка наша вятская, из дворян. Полюбила она молодого человека из бедной семьи и сбежала с ним в Казань вопреки родительской воле».

Было о чем задуматься молодой девушке Миле о своих родственных корнях… С тех пор она, мало интересовавшаяся своими родственными отношениями с близкими ей людьми, вдруг почувствовала, что у нее в душе появилось какое-то новое чувство. Услышав татарские народные песни, она стала искать и находить в их пентатонических мелодиях что-то теплое, родное.

Ныне, уже на восьмом десятке лет, свое, хотя и редкое посещение в Уфе татарского театра «Hyp», Эмилия Павловна относит к далекому, но настойчивому зову предков.

В январе 1949 года в Уфу приезжал Павел Петрович Кадочников — один из известнейших в то время киноартистов. Молодежь буквально бредила им, восхищалась мужественными героями из кинофильмов в его исполнении. Это — Алексей Федотов («Подвиг разведчика», 1947 год), Алексей Мересьев («Повесть о настоящем человеке», 1948 год). Зрителям также нравились его лирические роли в кинофильмах: «Антон Иванович сердится» (композитор Алексей Мухин), «Укротительница тигров» (Федор Ермолаев), «Медовый месяц» (Алексей Рыбальченко) и др. Все девчонки были влюблены в Кадочникова. Миля и Женя не были исключением. Поэтому, узнав о приезде Павла Петровича в Уфу, они, естественно, загорелись желанием воочию увидеть и услышать своего кумира. Уговорили мать пойти с ними.

Уже было известно, что Кадочников поселился в гостинице «Башкирия» на улице Ленина, неподалеку от тогдашней квартиры наших героев. Администратор гостиницы сказал, что артист живет на втором этаже, и назвал номер его комнаты. Эмилия Павловна вспоминает: «Администратор даже не спросил, зачем мы идем к Кадочникову. В отличие от нынешнего времени, у нашего кумира не было личной охраны, отсутствовала дикая толпа поклонников, готовых растерзать и разорвать на части, — тишина вокруг гостиницы. В вестибюле гостиницы мы также не заметили, чтобы за нами кто-либо следил. Удивительно, что, кроме нас, никто из почитателей таланта знаменитого актера не просился к нему. Лишь мы с Женей оказались «белыми воронами»… И вот мы с замиранием сердца и понятным волнением постучали в дверь и вошли в комнату».

Павел Петрович встретил их очень приветливо. Предложил снять пальто и старшим — присесть на имеющиеся два свободных стула. Женя устроилась на край кровати.

Внешне очень симпатичный, с серыми глазами, чуть вздернутым носом и широкой доброй улыбкой, Кадочников очаровал всех. Его обаяние, доброжелательность, мягкость и простота в общении поразили и ободрили их. Беседовал он с ними, как со старыми добрыми друзьями. Разговаривали долго и о многом. Павел Петрович рассказал, что родился на Урале, в селе Бикбарда, в 1915 году. Мать его татарка, отец — русский. Сказал, что его жена, Розалия Ивановна, вместе с ним работает в театре, что у них есть сын Петр. Живут в Ленинграде, на Невском проспекте. Рассказывал он о своих ролях в кинофильмах, о творческой деятельности. Когда речь зашла о кинофильме «Повесть о настоящем человеке», он с юмором заметил, что его герой Мересьев не мог иметь такой вздернутый нос, как у него, и поэтому пришлось изменить его форму с помощью грима, сделав «мужественным».

Павел Петрович поинтересовался жизнью и увлечениями Жени и Мили. Сказали, что Женя немного училась в музыкальной школе, играет на пианино и аккордеоне, как и сестра, хорошо пост, при этом себе же аккомпанирует. «О-о, это очень интересно! Жаль, здесь нет ни пианино, ни аккордеона, а то мы устроили бы концерт». Это и нужно было Жене! Она мгновенно выпалила: «А я сейчас же сбегаю домой и принесу свой аккордеон!». Видимо, 11авсл Петрович не ожидал такой ретивости от Жени и возразил: «Такой маленькой девочке не следует бегать по городу с аккордеоном. Если будет возможность, то концерт устроим в другой раз». Что касается Эмилии, то за нее ответила мать: «Миля имеет желание учиться на киноартистку, но она уж больно несмелая и стеснительная. Я думаю: вряд ли подойдет ей эта специальность. Надо бы ей выбрать что-нибудь попроще».

«Да что вы, дорогая Клавдия Григорьевна, — возразил ей Павел Петрович, — было бы у молодых горячее желание учиться и трудиться… Вы знали бы, каким я был «артистом», когда при первой попытке поступить на учебу мне, ученику слесаря, руководителем драматического отделения было сказано: «Слесарь из тебя получится, а актер — никогда». Но, тем не менее, — это мое счастье, — вскоре я поступил в театральный техникум и через несколько месяцев, после его ликвидации, меня перевели в театральный институт. Так я стал актером».

…Дома решительность одиннадцатилетней Жени определила каким будет распорядок дня семьи на завтра. Слова Павла Петровича о ее концерте «в другой раз» она восприняла как «завтра». Старшим пришлось согласиться, иначе она пошла бы к нему одна со своим аккордеоном.

Когда на следующий день пришли в гостиницу, Кадочников стоял в вестибюле в пальто и шляпе, видимо, собирался уходить. Увидев «гостей», он вернулся с ними в свой номер. Женя спела несколько песен, аккомпанируя себе. Павлу Петровичу понравилось ее исполнение, и он посоветовал ей поехать учиться в Москву. Таким образом, встречи с артистом Кадочниковым стала для Жени «судьбоносной». С этого дни она стала просить родителей, чтобы ее отвезли учиться а Москву, И она этого добилась… Что касается Эмилии, то Кадочником посоветовал ей лишь после окончания средней школы решить, где ей продолжать образование.

На вторую встречу с Кадочниковым Эмилия взяла с собой большой альбом открыток и фотографий известных артистов кино и театров. Павел Петрович с интересом просмотрел их. Естественно, обнаружил там и несколько своих фотографий. Сестры попросили у него автограф. Выбрав фото, относящееся к кинофильму «Повесть о настоящем человеке», Павел Петрович на его обороте написал: «На память добрую и долгую замечательным сестрам Миле и Жене. Желаю вам счастья полнейшего и успеха большого».

Миля и Женя на всякий случай попросили у него ленинградский адрес. Была удовлетворена и эта их просьба, причем раскрыт небольшой секрет: просил писать ему письма с крестиком на конверте, чтобы он знал, что письмо из Уфы и надо на него ответить, поскольку письмами его заваливали, и не всегда даже удавалось все прочитать. Видимо, Павел Петрович отнесся серьезно к мечте Эмилии стать артисткой и на прощание ей сказал, что лучше учиться в Москве, и обещал свою помощь при поступлении на учебу.

Учеба в музыкальной школе и училище.

Летом 1949 года Женя с матерью поехала в Москву. Конкурс в музыкальную школу для одаренных детей при Московской консерватории был очень большой. Женя блестяще сдала экзамены, и ее приняли. Однако, как оказалось, интерната для учащихся такого возраста не имелось. Жене жить было негде. Она плакала, а мать не знала, что делать. Но, как говорится, мир не без добрых людей. Помог профессор музыкального училища при консерватории Аврелиан Григорьевич Руббах (1895- 1975). Он и его жена Элеонора Иоганновна предложили Жене жить у них, хотя сами имели лишь одну комнату в коммунальной квартире на восемь семей!

У этих добрых людей еще раньше, до Жени, жил также одаренный чужой мальчик — Исаак Иосифович Кац. Супруги Руббахи относились к детям — сначала к Изе, затем к Жене — с отеческой добротой, любовью и заботой. Женя жила у них пять лет, а затем ей дали место в общежитии училища, так как уже больной Элеоноре Иоганновне стало трудно вести домашнее хозяйство. Женя, конечно, была очень благодарна своим «приемным родителям» и, живя в общежитии, часто навещала их, помогала чем могла. Они же, видя успехи Жени в учебе, были довольны и счастливы. Как же не радоваться успехам Жени, если она в первые же годы учебы без музыкального сопровождения (а капелла) своим сильным детским сопрано стала солировать в школьном хоре, ежегодно выступавшем в Большом зале консерватории в связи с завершением очередного учебного года. Она, как наиболее одаренная ученица, в 1951 году приняла участие в фильме «Большой концерт», снятом на ордена Ленина киностудии «Мосфильм»… В фильме снимались артисты Государственного академического Большого театра Союза ССР (постановка Веры Строевой).

По сюжету кинофильма московские деятели культуры приезжают в небольшой город с целью поиска талантливой творческой молодежи. В городе есть Дом культуры, развита художественная самодеятельность. На площади у Дома культуры перед приезжими выступают участники художественной самодеятельности. Молодая девушка исполняет романс Алябьева «Соловей» (певица Марина Звездина) под аккомпанемент юной аккордеонистки (Женя Пупкова).

Прошло какое-то время, и обе они уже учатся в Москве: одна на фортепианном отделении музыкальной школы, другая — в консерватории на вокальном отделении. В фильме много сцен из опер и балетов, звучат песни. Их исполнили прославленные солисты Большого театра М.Д. Михайлов, А.С. Пирогов, В.А. Давыдова, О.В. Лепешинская и др.

«О том, что Женя была приглашена для участия в фильме «Большой концерт», — вспоминает Эмилия Павловна, — мы узнали из письма Элеоноры Иоганновны. Для нас это стало приятной неожиданностью. А когда фильм вышел на экраны и его показывали в Уфе, все, знавшие Женю, по несколько раз смотрели его в кинотеатре «Победа». Будучи в то время студенткой, я организовала культпоход в кинотеатр всей нашей группы. Конечно, было очень интересно и необычно смотреть на свою сестру в фильме. Друзья меня поздравляли с этим событием, были рады за нас с мамой… Женя за участие в фильме получила 1000 рублей, что в то время было большой суммой. Элеонора Иоганновна положила ее на сберкнижку Жени для покупки в будущем пианино».

В памяти «приемных родителей» Жени остались также хорошие впечатления, связанные с исполнением ею 3-го концерта Бетховена с оркестром в Большом зале консерватории.

А.Г. Руббах был дружен со многими деятелями культуры и знакомил с ними Женю. Так, когда Жене было 13 лет, он познакомил ее с семьей композитора и педагога Дмитрия Борисовича Кабалевского. У них в гостях Женя с Дмитрием Борисовичем играла Шуберта на рояле в четыре руки с листа.

С Андреем (Андроном) Сергеевичем Михалковым-Кончаловским, будущим кинорежиссером, Женя познакомилась, когда он был учеником у А.Г. Руббаха. С Аврелианом Григорьевичем Женя неоднократно бывала в семье Кончаловских. Познакомилась с писательницей Натальей Петровной и ее мужем — Сергеем Михалковым — родителями Андрея и его брата Никиты, который в то время был десятилетним, очень подвижным и вездесущим мальчиком. Каждый раз, бывая у них, Женя на рояле по просьбе хозяев играла Баха. Будучи на даче у художника Петра Петровича Кончаловского и Ольги Васильевны Суриковой — родителей Натальи Петровны, Женя играла Баха, а со своим учителем играла с листа в четыре руки симфонии Гайдна и Моцарта, Картина «Сирень», подаренная Петром Петровичем А. Г. Руббаху, постоянно висела на стене его комнаты.

По воспоминаниям Евгении Григорьевны, вместе с ней в музыкальной школе под руководством А.Г. Руббаха училась Майя Корсунская, которую в школу всегда приводила ее мать Евгения Александровна Мазо, сама закончившая Московскую консерваторию у одного из самых выдающихся советских пианистов В.В. Софроницкого (1901-1961). Майя занималась «из-под палки», но была очень способной и, в конце концов, под неустанным нажимом матери и давлением Руббаха закончила не только училище, но и консерваторию. «На меня, — продолжает Евгения Григорьевна, — никто не давил: я занималась много и упорно. Ведь в 11 лет я играла на рояле плохо, а мои сверстники имели лучшую подготовку. Сколько слез было пролито за годы учебы!

Вот один пример. Аврелиан Григорьевич огромное внимание уделял качеству звука, тому что называется «фортепианное туше», то есть к манере прикосновения к клавишам фортепиано при игре, например, мягкое туше, сильное туше. Для выработки глубокого настоящего звука нужен был именно рояль, а не пианино (на пианино, как правило, более мелкая клавиатура, то есть менее глубокая). Поэтому на рояле после пианино играть труднее. Кроме того, качество игры связано с педалью: на пианино педаль «грязная», а именно звучность не совсем чистая. Когда долго играешь на пианино, на рояле «ноги» не поспевают за ушами, то есть я слышу «грязь», но не могу ее сразу убрать. Я говорю об этом для того, чтобы было понятно, какие великолепные уши имел мой профессор, когда на уроке он не спрашивал, п говорил: «Ты не занималась на рояле!».

Женя, как многие ученики, искала в школе классы с роялями, но не всегда удавалось их найти. И вот, играет она на одном рояле, а учитель Руббах сидит за другим роялем и кричит: «Грязно, грязно! Ты что, не слышишь?!». Женя слышит, но ноги не повинуются ей, а ответить не может из-за застрявших в горле слез. Аврелиан Григорьевич продолжает кричать, а Женя играет и чувствует: по ее щекам градом льются слезы. Проходит некоторое время. Он встает, подходит к Жене близко и говорит: «Иди, наревись и возвращайся». Ученица выходит из класса, держась за стену, и плачет в голос. Чтобы не привлекать внимания, идет в туалет. Ей кажется, что все стены его она облила своими горькими слезами. Кое-как успокоившись, снова возвращается к своему «мучителю», незабвенной памяти А.Г. Руббаху.

Другой пример. Женя играет Иоганна Себастьяна Баха (1685-1750), его четырехголосную фугу ми-бемоль минор из I тома «Хорошо темперированного клавира». Доходит до середины. Учитель останавливает ее и говорит: «Здесь четыре голоса. Ты должна их все слышать, а слышишь только два (по тому, как ты играешь). Как же ты хочешь, чтобы я слышал все четыре?» Опять рыдания, и: «Иди и думай».

Евгения Григорьевна пишет, что до решения этой проблемы она додумалась спустя много лет, когда сделала первые четыре Баховских программы. Они состояли из 48 прелюдий и фуг из его «Хорошо темперированного клавира».

Несколько лет спустя Евгения Григорьевна показала Аврелиану Григорьевичу магнитофонные записи вышеназванных четырех Баховских программ. По времени они занимают свыше четырех часов (точнее: 4 час. 15 мин.). Он прослушал не все, но многие, и сказал: «Я всегда мечтал, чтобы кто-нибудь из моих учеников играл так много Баха. Ты это сделала. Лучшие ученики превосходят своих учителей!»

Для пианистки эта была награда за все пролитые слезы.

Профессор А.Г. Руббах в 1952 году с Женей приезжал в Уфу в качестве представителя Центрального дома работников искусств. На педагогических чтениях, организованных Уфимской детской музыкальной школой №1 для педагогов музыкальных школ Башкирии, он в качестве живой иллюстрации своей педагогической системы представил Женю Пупкову. Многие участники чтений хорошо помнили первые выступления Жени. Интересно было услышать юную землячку после трехлетнего обучения в Москве.

Женя тогда играла третий фортепианный концерт Бетховена, который, наряду с другими концертами мирового репертуара, играют многие концертирующие пианисты. При этом партию второго фортепиано играл сам Аврелиан Григорьевич. Концерт удался. Все поздравляли учителя с успехами его ученицы.

В тот приезд в Уфу Женя познакомилась с учащимися музыкальной школы N1. Некоторые из них до недавнего времени работали еще в училище искусств. Среди них Л.Г. Кудоярова (умерла в сентябре 2007 года), А.М. Минков (тоже умерший недавно), Л.И. Алексеева (много лет преподает в нынешней Академии искусств). Впоследствии об этом событии Ляля Кудоярова рассказывала: «Я приоткрыла дверь в зал и увидела девочку за роялем. По ее лицу поняла, что она ничего не замечает вокруг, и эта концентрация внимания, поглощающее самозабвение, поразило меня». Доцент кафедры специального фортепиано УГИИ Л.И. Алексеева вспоминала: «Свободное, яркое, артистичное исполнение 15-летней пианисткой сложной программы из произведений Баха, Бетховена, Шуберта превзошло все ожидания. Особенно запомнилась слушателям парафраза из балета Чайковского «Спящая красавица» в транскрипции Пабста». Через много лет об этом выступлении Жени A.M. Минков вспоминал, как она «ровно играла на неровном инструменте».

Естественно, профессор А.Г. Руббах посетил Урмановых. Сохранились любительские фотографии, на которых Руббах, Нина Кирилловна, преподаватель музыкальной школы Н.В. Беляева, и Женя с матерью сидят за столом и чаевничают. На другой фотографии профессор держит на руках Любашу, приемную дочь Урмановых. По воспоминаниям Нины Кирилловны, Руббах, проверив музыкальные данные Любаши, нашел их вполне достаточными для того, чтобы учить ее музыке. Профессор не ошибся: Люба закончила музыкальную школу, затем училище и стала преподавателем в своей родной музыкальной школе по классу фортепиано.

С третьим концертом Бетховена, сыгранном Женей в Уфе, связан один эпизод, очень показательный для нее. Каждый год лучшие ученики Московской школы при училище давали отчетный концерт в Большом зале консерватории. Для каждого из учащихся участие в этом концерте было большой честью. Случилось так, что за две недели до концерта Женя заболела воспалением легких. Супруги Руббахи нашли частного врача, но Женя выздороветь не успела. За несколько дней до концерта в Большом зале состоялась репетиция участников концерта. Аврелиан Григорьевич вынужден был играть вместо Жени, так как этого требовал студенческий оркестр, выступавший под управлением профессора Михаила Никитича Тэриана (1905-1987). Евгения Григорьевна рассказывает: «Я не помню, как готовилась к концерту, будучи такой больной, но желание играть было так велико, что нашла в себе силы и исполнила свою программу. По игре никто не заметил, что я больна, но расплата была велика: после концерта я уже не болела, а умирала. Дело дошло до того, что Руббахи в полном отчаянии дали маме телеграмму. Но, к счастью, кризис уже миновал. Бог спас меня от смерти: ведь мне было предназначено сыграть еще много не только Баха и других великих композиторов, но и авангардной музыки, которую я играю с 1972 года».

За годы учебы у А.Г. Руббаха Женя не играла никаких упражнений. Зато он давал ей много этюдов и, прежде всего, Карла Черни (1791-1857), Морица Мошковского (1854-1925) и других. Уже тогда Женя очень любила играть Баха, чего не скажешь о подавляющем большинстве учеников, так как Бах — самый трудный из композиторов в смысле преодоления полифонического текста. Евгения Григорьевна убеждена в следующем: «Специфика полифонии в том, что каждый голос имеет самостоятельную линию и развитие, и соединение их — проблема для каждого». Особенно ей запомнились «Блестящее рондо» Веберна, «Думка» Чайковского и парафраза Пабста — Чайковского «Спящая красавица», «Риголетто» Верди-Листа («Лючия де Ламермур»).

О том, что у Жени была крепкая память, говорит тот факт, что она за одну неделю выучила и сыграла на концерте прелюдию и фугу Шостаковича ми-минор с очень трудной фугой. Но были и неудачи. Играла она что-то из произведений Баха и почувствовала, что потеряла ощущение клавиатуры и не могла найти нужного звука. Руббах был очень расстроен, а о Жене нечего и говорить… Вообще же проблема звукоизвлечения очень сложная и причины неудач могут быть разные.

Продолжая тему о звукоизвлечении, Евгения Григорьевна утверждает, что многие пианисты смотрят на фортепиано как на ударный инструмент, забывая, видимо, что лучшие пианисты мира доказывали, что звук как таковой в его высоком качестве — самое главное и самое трудное в пианизме. Ритм, движение, напор и прочее — все есть, а где звук? Немногие мастера умеют извлекать звук на истинном пиано (тихо). У других это совсем не пиано, а меццопиано. А если и пиано, то лучше бы его вообще не было. Евгения Григорьевна такой звук называет «дохлым».

На четвертом курсе музыкального училища Женя играла очень трудное виртуозное произведение Моцарта-Листа «Свадьба Фигаро». Дело кончилось плохо: она переиграла правую руку. Не помнит, как лечили. Но в консерватории проблема с руками встала снова: заболела и левая рука. Кстати, сам Аврелиан Григорьевич играл это произведение на выпускном экзамене в консерватории. Судя по отзывам его жены Элеоноры Иоганнов- ны, он был прекрасным пианистом-солистом и играл вплоть до войны, то есть до 1941 года. Женя всегда удивлялась, как Аврелиан Григорьевич блестяще владел мелкой техникой левой руки, показывая это многократно на этюдах. Каждый пианист знает о трудностях овладения техникой, особенно левой руки.

Женя нередко со своим учителем А.Г. Руббахом исполняла написанное им «Концертино» для двух фортепиано.

В Московской Консерватории.

Еще до экзаменов в Московскую государственную консерваторию имени П.И. Чайковского Аврелиан Григорьевич привел Женю для прослушивания к заведующему кафедрой фортепиано профессору Александру Борисовичу Гольденвейзеру, которого он знал в течение многих лет. Игра Жени знаменитому профессору, патриарху русской и советской пианистической школы, понравилась. Так как Женя музыкальное училище окончила с отличием, ее в консерваторию приняли без экзаменов, и она сразу стала готовиться к коллоквиуму, то есть к собеседованию на кафедре.

Заведующий кафедрой А.Б. Гольденвейзер (1875-1961) был пианистом и композитором, педагогом и общественным деятелем, а также музыкальным писателем. Доктор искусствоведения (1940), народный артист СССР (1946), имел более 200 учеников, среди них Д.А. Башкиров, Г.Р. Гинзбург, Л.И. Ройзман, Д.Б. Кабалевский, Т.П. Николаева, Р.В. Тамаркина, С.Е. Фейнберг, В.Г. Фере и другие. Свою многостороннюю деятельность он начал с года окончания консерватории (1895). Учился у Сафонова В. И. (1852-1918), Танеева С.И. (1856-1915) и других. Большое значение в формировании Гольденвейзера как пианиста имело тесное общение его со своими соучениками по консерватории Рахманиновым С.В. (1873-1943), Скрябиным А.Н. (1871-1915), Мегнером Н.К. (1879-1951), Гедике А.Ф. (1877-1957).

Евгения Григорьевна вспоминает: «Вскоре после моего поступления в консерваторию Гольденвейзер как-то сказал: «Я в консерватории сидел рядом с Сашей Скрябиным, Сережей Рахманиновым и Колей Метнером». От этих слов у меня закружилась голова».

У А.Б. Гольденвейзера на кафедре работали четыре ассистента. Это были Лия Моисеевна Левинсон, бывшая ученица Александра Борисовича, уже не молодая, очень миловидная женщина; Людмила Александровна Сосина, тоже ученица Александра Борисовича, женщина средних лет, и двое молодых мужчин — Дмитрий Башкиров и Дмитрий Благой, также ученики Гольденвейзера. В последующем все они стали работать доцентами консерватории.

Женю по учебе прикрепили к Д.Д. Благому. Как всем ассистентам, на его долю выпадала работа: привести студента в порядок — «причесать» его и уже тогда показать профессору.

Александр Борисович был человеком высокой общей культуры, придерживался строгих нравственных принципов и был суровым учителем. Женя к нему поступила в 1956 году. Он был уже стар, но сохранил полную ясность ума и воображения. Евгения Григорьевна вспоминает, что его она побаивалась, так как Александр Борисович был нередко раздражителен. К этому времени он уже не выступал в качестве солиста, аккомпаниатора и ансамблиста, — трех эпостасях его прошлой неутомимой творческой деятельности. Гольденвейзер также был композитором и написал немало сочинений в разных жанрах. Из крупных его произведений следует отметить две одноактные оперы: «Пир во время чумы» (по Пушкину), «Певцы» (по Тургеневу) и оперу «Вешние воды» (также по Тургеневу).

Большую часть времени Александра Борисовича занимали его многочисленные ученики из Центральной музыкальной школы при консерватории, которая так же, как и училище, готовила кадры для консерватории. Кроме того, у него было немало студентов и аспирантов. Невероятно, когда он успевал все это делать! Александр Борисович воспитал много учеников, впоследствии ставших знаменитыми пианистами. Это Лазарь Наумович Берман (р. 1930), учившийся у Гольденвейзера с малых лет и ставший впоследствии лауреатом Международных конкурсов, Дмитрий Александрович Паперно (р. 1929), также его ученик с малых лет, лауреат Международного конкурса, Татьяна Петровна Николаева (1924-1993), композитор, профессор Московской консерватории, заслуженная артистка РСФСР, ученица Гольденвейзера с малых лет; Самуил Евгеньевич Фейнберг (1890- 1962), композитор, профессор Московской консерватории, заслуженный деятель искусств РСФСР и другие. Ко времени поступления Жени в консерваторию Фейнберг имел свою кафедру, он был одним из самых первых и самых талантливых учеников Александра Борисовича. По воспоминаниям Евгении Григорьевны, о Фейнберге Гольденвейзер говорил: «Он так быстро развивался, что я за ним не поспевал».

Подлинным событием в практике оканчивающих консерваторию была подготовка С.Е. Фейнбергом к выпускному экзамену в 1911 году всех 48 прелюдий и фуг «Хорошо темперированного клавира» Баха. Впоследствии цикл этот неоднократно исполнялся им публично, и он стал первым в России бахистом. Как пишет Евгения Григорьевна в своих воспоминаниях, «через 20 лет появилась Татьяна Николаева с феноменальной памятью. Она стала бахисткой N2. Волей судьбы еще через 20 лет появилась я и стала третьей по счету бахисткой».

На первом курсе консерватории Евгения Григорьевна много играла на академических (закрытых) и открытых концертных вечерах. Обычно концерт посвящался какому-либо автору. Например, на концерте, посвященном Николаю Карловичу Метнеру, она играла «Восемь пьес настроения», сочинение №1, другие студенты — последующие сочинения. Александр Борисович очень любил Метнера и считал, что его незаслуженно мало играют по сравнению с другими композиторами, например, с Шопеном или Рахманиновым. «Вероятно, — считает Евгения Григорьевна, — сложная подголосная фактура многих произведений Метнера служит некоторой причиной для объяснения этого факта».

На концерты приходили главным образом люди немолодые, и каждый из студентов имел своих почитателей. После концерта они приходили в артистическую Малого зала и высказывали Александру Борисовичу свое впечатление от концерта. Об одном случае следует рассказать особо. Играла Женя Шопена, его ‘несколько виртуозных этюдов. Почитатель Жени пожилой мужчина, невысокого роста, подходит к профессору и говорит: «Александр Борисович! Поздравляю Вас с Вашей Пупковой! Какие у нее пальчики!» Александр Борисович нахмурился: «Вы бы лучше сказали: голова какая!» Эта реакция говорит о том, как мало он ценил виртуозность саму по себе и однажды «забраковал» какого-то приезжего виртуоза, которым все восхищались.

На втором курсе учебы в консерватории Женю постигло горе: снова заболела переигранная еще в училище правая рука, а позже и левая. Никакое лечение не помогало, — ни уколы, ни ванны. Наконец стали делать массаж, но для восстановления рук требовалось много времени. Это было тяжелое испытание. Женя ходила опухшая от слез. И вот однажды мудрый Гольденвейзер говорит: «Перестань выть! Начинай учить Баха. Он постепенно вылечит твои руки. Здесь понадобится твоя голова».

Александр Борисович потребовал, чтобы Женя выучила первые 12 прелюдий и фуг из первого тома «Хорошо темперированного клавира», а из второго тома — последние 12 прелюдий и фуг. Женя испугалась: «Я не смогу, я не смогу, что Вы!..». В слезах она пришла к Аврелиану Григорьевичу и рассказала обо всем, но он поддержал Александра Борисовича: ‘Ты должна выучить». Стиснутая с обеих сторон, Женя принялась за Баха. Ее хорошая память позволяла быстро преодолевать полифонические трудности текста. На очередной урок Женя обычно приносила не менее пяти прелюдий и фуг. Профессор обычно называл определенные тональности (обычно две), так как на одном уроке немыслимо было сыграть все.

Второй и третий курсы консерватории были посвящены Баху. На четвертом и пятом курсах учебы руки уже позволяли Жене играть других композиторов, фактура сочинений которых требовала большого физического напряжения.

Забегая вперед, отметим, что Женя в аспирантуре выучила остальные 24 прелюдии и фуги Баха. И это дало ей возможность начать с 1973 года серию концертов «Бах и композиторы XX века». Евгения Григорьевна сделала тогда 13 баховских программ, занимающих около 18 часов звучания. Сюда входят крупнейшие циклы баховского наследия: «Шесть французских сюит», «Шесть английских сюит», «Семь токкат», шесть партит «Маленькие прелюдии», состоящие из нескольких циклов, «Гольдберг вариации», «Двухголосные и трехголосные инвенции» и более мелкие произведения. Самым редко исполняемым произведением Иоганна Себастьяна Баха является «Искусство фуги». Оно состоит из 20 фуг и длится 1,5 часа. Трудности, которые пришлось преодолеть Евгении Григорьевне — чудовищны. Переиграв массу самой разной музыки — и классиков, и романтиков, и авангардистов — она утверждает: «Труднее «Искусства фуги» ничего нет и быть не может! Бах писал «Искусство фуги» в последние десять лет жизни и не успел дописать заключительную, огромную трехтемную фугу».

В 1957 году в Москву приезжал (в первый и последний раз) гениальный канадский пианист, органист и композитор Гленн Гульд (1932-1982). Он — один из крупнейших пианистов XX века — прославился как интерпретатор произведений И.С. Баха, Л. Бетховена, а также композиторов XX века.

Его имя студентам до концерта не было известно. После первого концерта Татьяна Петровна Николаева всем студентам объявила о приезде «необыкновенного» исполнителя произведений Баха. Евгении Григорьевне удалось попасть на второй концерт Гульда. Об этом событии она вспоминает: «Гульд шел очень быстро к роялю, установленному на сцене Большого зала консерватории. Он заметно прихрамывал. С программки на вас смотрело лицо ученого интеллектуала. Ему было всего 26 лет! Если мне память не изменяет, Гульд играл партиту Баха ми-минор, самую лучшую из всех шести партит для клавира Баха.

На встрече, организованной после концерта, Гульд играл, помнится, несколько номеров из «Искусства фуги» Баха, из новейшей музыки — «Вариации» Веберна опус 27, сонату Берга си-ми- нор и третью сонату Кшенека. Все эти произведения я включила много позже в свои концертные программы. Считаю, что Гульд родился, чтобы играть Баха, так же как Софроницкий — чтобы играть Скрябина. Конечно, они великолепно играли все, к чему бы «ни прикасались». Отличие Гульда от других пианистов в том, что играет многое стаккато (штрих, означающий отрывистое звукоизвлечение в противовес легато — напевному звуку). В его полифонии — исключительная отчетливость каждого голоса. В любом темпе (от адажио — очень медленно до престо — очень быстро) слышна каждая нота. И достигается это в значительной мере штрихом стаккато.

Конечно, самое главное для любого исполнителя — умение себя слушать. Это, казалось бы, элементарное положение на практике оказывается редким качеством. Я нахожу в стиле Гульда сочетание несочетаемого: экспрессию и интеллект. Вообще из всех пианистов ставлю Гульда выше всех. Возможно, потому что я отталкивалась от него, когда начала готовить первую баховскую программу, и он помог мне найти себя.

Другое, очень яркое впечатление — от концерта Владимира Владимировича Софроницкого (1901-1961). Особенно мне запомнились «Симфонические этюды» Шумана. В одном из лучших из них (в тональности соль-диез минор) наверху в правой руке парит мелодия божественной красоты в очень медленном темпе, а в левой руке фон из очень мелких нот, выписанных автором… Так вот: такого фона я ни у кого больше не слышала. Он доносится как будто из другой комнаты, но все слышно и пианиссимо необыкновенное. Я уже писала, что класс пианиста определяется его мастерством в извлечении звука на пиано. Софроницкий и Гульд — пианисты наивысшего класса. К ним немногим, достигшим Олимпа, я отношу Бенедетти Микеланджели Артуро (р. 1920), итальянского пианиста, профессора Болонской и Венецианской консерваторий, получившего первую премию на Международном конкурсе музыкантов-исполнителей (Женева, 1939). К сожалению, его концерт мне не суждено было посетить».

В годы пребывания Жени в консерватории на вершине славы были Святослав Рихтер, Эмиль Гилельс, Генрих Нейгауз и Станислав Нейгауз, Яков Флиэр, Яков Зак, Лев Оборин, Татьяна Николаева, Лазарь Берман, Владимир Ашкенази, Мария Юдина и другие.

Незабываемое впечатление на студентов консерватории произвел концерт двух негров-джазистов (пианиста и валторниста). Они импровизировали на разные темы. Виртуозность исполнения, увлеченность музыкой и полная раскрепощенность так пленили студентов, заполнивших Малый зал консерватории, что крикам «бис» не было конца. Особенно потрясла Женю импровизация на тему одной из фуг Баха. Она хлопала с таким воодушевлением, что отбила ладони и несколько дней не могла заниматься. Однако некоторые профессора покинули зал.

Студентам консерватории выдавали бесплатные пропуска в Малый театр и МХАТ, а на симфонические вечера, к сожалению, пропусков не было. Билеты были дорогие и, не имея денег, Женя не могла посещать концерты в Большом зале консерватории.

Спектакли были замечательные. Женя очень любила старых актеров и уже тогда почувствовала разницу между ними и молодыми. Последние «играли» пусть и очень хорошо, но опытные, старой школы актеры «жили на сцене». В те годы в Малом театре играли народный артист СССР (1949) актер театра и кино Михаил Иванович Жаров (1900-1981), Гоголева Елена Николаевна (1900-1993) — народная артистка СССР (1949) и др. На всю жизнь Женя запомнила блестящую игру артистов МХАТа народного артиста СССР (1963) Кторова Анатолия Петровича (1898-1980) и Степановой Ангелины Иосифовны (1905-2000), народной артистки СССР (1960). Кторов и Степанова, как вспоминает Евгения Григорьевна, играли спектакль вдвоем (ей кажется, это был «Милый лжец» знаменитого французского писателя Мопассана).

Из преподавателей консерватории Евгении Григорьевне особо запомнился преподаватель диалектического и исторического материализма Самуил Хацкович. Он великолепно знал предмет и, что еще важно, умел преподнести студентам свои знания. С тех пор Евгения Григорьевна имеет склонность к философии и в отпускное время читает сочинения различных философов. Особенно она любит Платона, Спинозу, Секста Эмпирика, из русских философов Николая Бердяева (1874-1948), Льва Шестова (1866-1938) и других. Те, кто читал «Диалоги» Платона, тот знает, с каким увлечением читается «Пир». Это — художественное произведение, где главную роль играет учитель Платона Сократ. Как известно, Сократ за 70 лет жизни ничего не написал. Другие «Диалоги» очень сложны. Верхом диалектического мышления, — считает Евгения Григорьевна, — является диалог Платона «Парменид».

По концертмейстерскому классу Женя занималась у Симонова. Несмотря на его высокий профессионализм, между ним и студентами человеческого контакта не было, отношения оставались всегда формальными. Но надо отдать ему должное: играл он великолепно труднейшие аккомпанементы романсов Рахманинова, Чайковского, Метнера и других.

На четвертом или пятом курсе Александр Борисович дал Жене четвертый концерт Рахманинова, написанный им уже за границей. Концерт очень трудный, длинный и замечательный по музыке. Его играют несколько реже по сравнению с его первыми тремя концертами. Через три недели Женя играла четвертый концерт Рахманинова на открытом вечере, причем целую неделю у нее была температура, и она играла больная. Партию второго рояля исполнял Дмитрий Благой. Евгения Григорьевна вспоминает то время: «Я до сих пор помню свое душевное состояние: ходила как в тумане и почти ничего не замечала».

О стиле работы А.Б. Гольденвейзера Евгения Григорьевна вспоминает: «На первое место он ставил ритм. «Слух есть почти у всех, — говорил он, — развитый или неразвитый. Редко кому «слон на ухо» наступил. Но плохой ритм — это вселенское бедствие». Справедливость его слов я почувствовала десять лет спустя, когда начала самостоятельно готовить программы и еще позднее в работе с учениками. «Паузы! — кричал он. — Где паузы? Паузы важнее музыки!». Я продолжаю: музыка — организация звуков во времени. Самое главное: единица времени (будь то целая, половина или четвертная нота), она должна быть неизменной. Но ученик при перемене фактуры «теряет» эту единицу времени и начинает или ускорять, или замедлять темп, причем сам он этого не слышит. Об этом же говорит великий испанский виолончелист и композитор Пабло Казальс в своих «Воспоминаниях».

Александр Борисович много внимания уделял также фразировке, точным штрихам, то есть тем мелким деталям, тщательное выполнение которых так трудно и так хорошо известно любому профессиональному музыканту. И, наконец, он не терпел никакой «отсебятины»: ни малейшего отклонения от авторского текста. Профессор очень любил Моцарта, что было видно по указаниям, какие делал своим студентам; прекрасно играл Моцарта сам. Но он любил не только венских классиков и романтиков, но отдавал должное и современной музыке, пропагандируя Прокофьева, Шостаковича, Свиридова и других. Зная, как студенты загружены лекциями, профессор, тем не менее, настоятельно требовал посещения не только концертов, но и Третьяковской галереи и др».

За пять лет пребывания в консерватории Женя не имела ни одной четверки. Все сессии сдавала только на пятерки. Но это была чисто внешняя сторона. На практике все оказывалось не так благополучно. Дело в том, что, аккуратно посещая лекции, она, приходя в общежитие, валилась с ног от усталости. На восстановление сил требовалось время, и заниматься на рояле достаточно много не удавалось. В этом случае Александр Борисович был, естественно, недоволен. Что было делать? Женя начинала плохо ходить на лекции, зато много занималась по специальности. Но жалобы со стороны деканата не заставляли себя долго ждать, и Александр Борисович постоянно слышал: «Ваша Пупкова опять плохо ходит на лекции». Обычно на это он отвечал: «Подождем, как она сдаст сессию». Женя очень благодарна всем преподавателям за то, что они ей никогда не мстили за ее неаккуратное посещение их лекций. Сессии были тяжелые. Студенты сидели днями и ночами в общей комнате для занятий в общежитии и «глушили» черный кофе.

Григорий Андреевич, отец Жени, умер в 1953 году, когда ей было 15 лет. Мать, будучи учительницей, получала небольшую зарплату и не в состоянии была помогать дочери деньгами. Сестра Миля в год поступления Жени в консерваторию закончила Уфимский нефтяной институт и начала работать. Она присылала Жене каждый месяц по 200 рублей при своей зарплате 1200 рублей. Стипендия в консерватории была мизерной (это в луч- шей-то консерватории страны!) — 200 рублей. Ленинскую стипендию (700 рублей) Женя не получала, так как отказывалась вести общественную работу (профорга, например), а шефские концерты, в которых принимала участие, не засчитывались. За отличную успеваемость Женя получала 350 рублей. Разумеется, питалась в консерваторской столовой, где кормили дешево и плохо. Поэтому, имея большую физическую и умственную нагрузки, она не выдерживала их и часто болела.

Евгения Григорьевна с благодарностью вспоминает своего учителя не только за знания, но и за ту человечность и доброту, которую он проявлял к ней. «Мне долгое время пришлось ходить с повышенной температурой, — вспоминает она. — Сколько времени и сил было потрачено на врачей! И без всякого улучшения! Наконец, Александр Борисович, видя мое состояние, послал меня к своему врачу, известному в то время гомеопату Липницкому, который вел частную практику. Через месяц врач поставил меня на ноги. Все расходы за лечение Александр Борисович взял на себя».

Несколько слов о группе студентов, сформировавшейся на первом курсе. Приблизительно половину группы составляли иногородние, и все они были талантливые. Это Женя Ржанов (видимо, был из Харькова), Альдона Радвилайте из Каунаса — подружка Жени на протяжении всех пяти лет; Коля Капустин пошел по джазовой линии (он тоже учился у Аврелиана Григорьевича Руббаха). Из москвичей — Леня Блок, Оксана Яблонская, Алла Ремнева и др. Некоторые из них поступили в аспирантуру и успешно ее закончили, другие уехали за границу, третьи, как и Женя, вернулись в родной город.

Евгения Григорьевна рассказывает о знаменитых открытых уроках Г.Г. Нейгауза (1888-1964). В отличие от своего сына Станислава (1927-1980), известного пианиста, высокого и стройного, Генрих Густавович был небольшого роста, очень живой, с пышной седой шевелюрой. На его уроки приходили многие студенты, и проходили эти уроки живо и увлекательно. Особенно запомнился один урок. Играл студент Документов (кто-то острил: «Документов без документов»). Сначала произведение игралось целиком, а затем после замечаний Нейгауза уже частями. Профессор помогал студенту преодолевать робость, неуверенность, побуждал к инициативе. Он приводил аналогии из других областей искусства (живописи, например). Кроме того, Генрих Густавович был остроумен, и в классе царила непосредственная обстановка… В другой раз Нейгауз настаивал на том, чтобы тема «Симфонических этюдов» Шумана игралась умеренно медленно. Теперь, преодолев и это сочинение, Евгения Григорьевна говорит: «Не согласна с ним. Я играла тему очень медленно. Каждый исполнитель знает: чем медленнее темп, тем труднее играть. Очень медленное движение требует не только «широкого дыхания» (как говорят вокалисты) и умения «растягивать» звук. Оно требует того «внутреннего» движения или стержня, который бы не давал «расползаться» как желе и становиться бесформенным».

… Когда Гольденвейзер болел, на дверях его класса №40 обычно висело объявление: «Александр Борисович занимается дома». Он жил на улице Горького. В рабочей комнате стояли два рояля фирмы «Бехштейн». На одной стене висел портрет покойной первой жены Анны Алексеевны (1881-1929), пианистки и педагога. Она закончила консерваторию у Сафонова В.И. На другой стене — бесчисленные фотографии с автографами Рахманинова, Скрябина, Метнера, Ван Клиберна, Казальса и многих других.

С «первым виолончелистом мира» (так называли Пабло Казальса) Александр Борисович играл в ансамбле. Казальс приезжал в Россию неоднократно, но после революции уже не посещал нашу страну. Из «Воспоминаний» его известно, что Бах был его любимейшим композитором, которому виолончелист посвятил 12 лет жизни. Он занимался всегда, везде и всюду. Работоспособность его была невероятно велика. Он писал (передается Евгенией Григорьевной не буквально): «Я дал тысячи концертов, и каждый раз волновался так, что был близок к обмороку…». Так было велико его чувство ответственности перед искусством и слушателями. «Идеал не достижим, — писал он, — но к нему нужно стремиться». «В его игре Баха, — говорит Евгения Григорьевна, — нет ничего внешнего, эффектного. Все подчинено одной цели: погрузиться в музыку и передать всю глубину чувств и мыслей. Создается ощущение непрерывного бесконечного движения».

… Одним из ярких воспоминаний Жени за годы учебы в консерватории была встреча с композитором и педагогом Евгением Кирилловичем Голубевым (1910-1988). Дело было так. Татьяна Николаева обратилась с просьбой к Александру Борисовичу порекомендовать ей для ансамбля студента, умеющего играть с листа. Профессор указал на Женю. В последующем она очень сожалела о своем согласии играть с Николаевой, так как вскоре у нее снова и надолго заболела правая рука. Учителем Татьяны Петровны по композиции был Е.К. Голубев, который написал сложное произведение к годовщине Октябрьской революции. Его надо было сыграть в Союзе композиторов в четырехручном переложении для фортепиано.

На репетиции Женя ездила к Николаевой домой. Все прошло благополучно, и автор остался доволен исполнением. Через некоторое время Е.К. Голубев пригласил исполнителей его музыки к себе. Женю поразила его эрудиция, изысканная манера излагать свои мысли и удивительная деликатность в обращении. Несмотря на большую разницу в возрасте, Евгений Кириллович не подавлял Женю, и она чувствовала себя свободно и просто.

… Наступил 1961 год, год окончания консерватории. Он оказался очень напряженным. Дипломная программа оказалась огромной и составляла по времени больше трех часов. Женя до сих пор не понимает, как она вынесла такое испытание. Основные сочинения были следующие: 1. И.С. Бах: 24 прелюдии и фуги. Во времени они идут более двух часов. 2. С. Рахманинов: четвертый концерт для фортепиано с оркестром (партию второго фортепиано исполнял Дмитрий Благой). 3. Л. Бетховен: соната №21 (известная под названием «Аврора»). 4. Пьесы. С. Прокофьев: несколько номеров из цикла «Ромео и Джульетта» в переложении автора для фортепиано (было еще что-то).

Репетировали в Малом зале консерватории поздно вечером. Их, последних учеников Александра Борисовича, было 7 или 8. У всех были сложные программы. Женя играла в 12 часов ночи (конечно, не всю программу). Экзамен состоялся на следующий день. Председателем комиссии был Самуил Фейнберг. Александр Борисович предупредил Женю: когда она сядет за рояль, то должна ждать, пока председатель назовет тональности прелюдий и фуг, так как все никто слушать, понятно, не мог. Самуил Фейнберг назвал один из самых трудных — прелюдию и фугу до-диез мажор из первого тома и си-бемоль минор — из второго. Экзамен Женя сдала блестяще, и Александр Борисович остался доволен. Она получила диплом с отличием. Ей были присвоены три квалификации — солиста, концертмейстера и преподавателя.

…Александр Борисович Гольденвейзер, которому Женя так многим обязана, умер в декабре 1961 года.

В заочную аспирантуру Женя поступила к профессору Виктору Карповичу Мержанову. Она помнила его еще со времени учебы в училище, где тогда он преподавал. Аспирантура была педагогической и исполнительской. Женя выбрала последнюю.

Спустя 13 лет после смерти А. Б. Гольденвейзера в 1974 году Евгения Григорьевна после переговоров с Еленой Ивановной (р. 1911), второй женой Гольденвейзера, бывшей его ученицей, приехала в Москву и дала концерт на квартире Александра Борисовича в его рабочей комнате. Благодаря усилиям Елены Ивановны квартира стала музеем.

В студенческие годы, во время пребывания Жени у профессора, Елена Ивановна часто присутствовала на уроках. Она знала всех студентов с их успехами и бедами. Во вступительном слове она сказала: «Евгения Пупкова была… (тут она замялась, подбирая слово) — необычной студенткой».

Играла Евгения Григорьевна 12 прелюдий и фуг из первого тома «Хорошо темперированного клавира» Баха (последние двенадцать: с 13 по 24). Из новой музыки было исполнено сочинение Пауля Хиндемита, выдающегося немецкого композитора: «Пьесы для клавира», первая и вторая части.

Встречали пианистку хорошо. Особенно радовалась успехам Евгении Григорьевны Лия Моисеевна Левинсон, бывшая ассистентка Александра Борисовича, ставшая уже доцентом кафедры…

Чтобы узнать больше о Е.Г. Пупковой скачайте книгу Алексея Кондратьева «Одна лишь музыка…»

Скачать книгу..